北冥有魚，其名為鯤。鯤之大，不知其幾千里也。化而為鳥，其名為鵬。鵬之背，不知其幾千里也；怒而飛，其翼若垂天之雲。是鳥也，海運則將徙於南冥。南冥者，天池也。
В Северном море есть рыба, имя ей — Кунь. Так велика рыба Кунь, что даже неизвестно сколько она тысяч ли. Но преобразившись, станет она птицей, и имя этой птицы — Пэн. И сколько тысяч ли спина этой птицы тоже неведомо. Воспрянув, взлетает она, и крылья её — будто облака, закрывающие небо. И птица эта, когда море приходит в движение, перелетает в Южный океан. Южный океан — Небесная заводь.
齊諧者，志怪者也。諧之言曰：「鵬之徙於南冥也，水擊三千里，摶扶搖而上者九萬里，去以六月息者也。野馬也，塵埃也，生物之以息相吹也。
天之蒼蒼，其正色邪？其遠而無所至極邪？其視下也，亦若是，則已矣。
В царстве Ци был человек по фамилии Се со странными устремлениями. Он вёл такие речи:
— Когда птица Пэн перелетает в Южный океан, воды вздымаются на три тысячи ли вокруг и закручивается вихрь, который поднимает её на девяносто тысяч ли, и лишь через шесть месяцев всё успокаивается. Клочья облаков, похожие на мчащихся лошадей, пыль, подхваченные ветром живые твари — всё несётся в круговороте этого вихря.
Синева неба — подлинный ли его цвет? Далеко ли оно настолько, что невозможно достичь его пределов? Для того, кто смотрит сверху вниз, как бы то ни было, это уже не важно.
且夫水之積也不厚，則負大舟也無力。覆杯水於坳堂之上，則芥為之舟，置杯焉則膠，水淺而舟大也。
風之積也不厚，則其負大翼也無力。故九萬里則風斯在下矣，而後乃今培風；背負青天而莫之夭閼者，而後乃今將圖南。
Если воды мало, она не сможет поддерживать на плаву большую лодку. Если вылить чашку воды в углубление в земляном полу, то горчичное зёрнышко будет там кораблём. Но если поставить туда чашку, то это будет корабль севший на мель: воды мало, а «лодка» большая.
Если ветра мало, он не сможет нести птицу с большими крыльями. Поэтому птица Пэн и поднимается на девяносто тысяч ли, так что ветер оказывается под ней, и она, опираясь на воздушный поток под собой и неся на спине лазурное небо, не ведая преград устремляется на юг.
蜩與學鳩笑之曰：「我決起而飛，搶榆、枋，時則不至而控於地而已矣，奚以之九萬里而南為？」
適莽蒼者三湌而反，腹猶果然；適百里者宿舂糧；適千里者三月聚糧。之二蟲又何知！
Но цикада с горлицей смеялись над этим. «Вот я, — говорила цикада, — резко подпрыгну и, пролетев немного, наталкиваюсь на вяз или сандаловое дерево, а бывает даже, что и не долетаю, просто шлёпаюсь на землю — и нормально! И чего ради она поднимается на девяносто тысяч ли, чтобы лететь на юг?»
Отправляющий в поля берёт с собой еды на три раза и возвращается сытый. Отправляющий за сотню ли всю ночь толчёт зерно. А тот, кто отправляется за тысячу ли, три месяца собирает припасы. Впрочем, откуда этим двум тварям знать об этом?
小知不及大知，小年不及大年。奚以知其然也？朝菌不知晦朔，蟪蛄不知春秋，此小年也。楚之南有冥靈者，以五百歲為春，五百歲為秋；上古有大椿者，以八千歲為春，八千歲為秋。而彭祖乃今以久特聞，眾人匹之，不亦悲乎！」
С маленьким умишком не достичь Великого Понимания, короткий век не сравнится с долгой жизнью. Как понять, что это так? Плесени, погибающей от солнечного света, не понять, что такое смена дня и ночи; пятнистой цикаде не познать смены времён годы. Вот это короткий век. На юге царства Чу живёт душа морей, [чудесная черепаха], для которой пятьсот лет как одна весна, ещё пятьсот лет как одна осень. Или в древности было такое дерево чунь, для которого восемь тысяч лет как одна весна, ещё восемь тысяч лет как одна осень. Вот это долгая жизнь. А люди до сих пор обсуждают Пэн Цзу и пытаются ему уподобится, разве это не печально?
湯之問棘也是已。窮髮之北，有冥海者，天池也。有魚焉，其廣數千里，未有知其脩者，其名為鯤。有鳥焉，其名為鵬，背若泰山，翼若垂天之雲，摶扶搖羊角而上者九萬里，絕雲氣，負青天，然後圖南，且適南冥也。斥鴳笑之曰：「彼且奚適也？我騰躍而上，不過數仞而下，翱翔蓬蒿之間，此亦飛之至也。而彼且奚適也？」此小大之辯也。
Это же обсуждал правитель Тан с мудрецом Цзи. [Цзи говорил]:
— На пустынном севере есть бездонный океан — Небесная заводь. В нём живёт рыба шириной в несколько тысяч ли, а какой длины — даже неизвестно, имя ей — Кунь. А есть птица, по имени Пэн, спина её — как гора Тайшань, крылья — как облака, закрывающие небо. Вихрь, что она создаёт, похожий на огромный закрученный рог, поднимает её на девяносто тысяч ли, и там, выше облаков, неся на спине лазурное небо, устремляется она на юг, к Южному Океану.
А перепёлка в своём болоте посмеивается над ней, говоря: «Да куда она собралась? Вот я, подскочив, вспархиваю и, не пролетев и нескольких жэней, приземляюсь. Вот так и летаю себе по кустам, — тоже, между прочим, высокое мастерство полёта! А она-то куда удумала лететь?» Вот различие между мелким и великим.
故夫知效一官，行比一鄉，德合一君而徵一國者，其自視也亦若此矣。而宋榮子猶然笑之。且舉世而譽之而不加勸，舉世而非之而不加沮，定乎內外之分，辯乎榮辱之竟，斯已矣。彼其於世，未數數然也。雖然，猶有未樹也。
Пусть даже у человека достаточно знаний, чтобы занять государственную должность, деяния его — во благо людей, достоинствами — под стать благородному мужу и может управлять целой страной, но если при этом он считает, что это всё его собственные заслуги, то это подобно перепёлке, скачущей по кустам. Сун Жунцзы лишь спокойно улыбался, глядя на такое. Когда весь мир его славил, это не добавляло ему радости; когда все поносили его, он не падал духом. Он утвердился в понимании различия между внутренним и внешним, осознал, чтό на самом деле есть слава и позор, только и всего. Мирскими делами себя не изнурял, стремясь всеми силами достичь желаемого, и при этом имел то, что до него никому осуществить не удавалось.
夫列子御風而行，泠然善也，旬有五日而後反。彼於致福者，未數數然也。此雖免乎行，猶有所待者也。若夫乘天地之正，而御六氣之辯，以遊無窮者，彼且惡乎待哉！故曰：至人無己，神人無功，聖人無名。
Или Ле-цзы, что мог изящно и легко оседлать ветер и непрестанно странствовать так пять дней из десяти, отнюдь не стремясь снискать благо отбивая поклоны вышестоящим. И хотя он был избавлен от необходимости ходить пешком, всё же было что-то, чего он опасался. Но как же может подобный человек, что превзошёл законы Мироздания, научившись управлять трансформациями шести видов ци, чтобы странствовать в беспредельном, чего-то опасаться? Потому и говорится: у достигшего совершенства нет того, что он считает своим; святой не имеет заслуг; постигший Дао никому не известен.
Имена собственные в данном трактате часто содержат смысловое послание. В данном случае буквальный перевод фамилии Мастера — Гармоничный. А его «странные устремления» — это устремлённость к духовному развитию, про странность которого в глазах обывателей автор рассуждает чуть ниже.
Многие вопросы устройства этого иллюзорного мира отпадают сами собой, по мере того как с духовной практикой сознание человека развивается и к нему приходит более глубокое понимание природы вещей. Или просто перестают волновать, как повзрослевшего человека уже не волнует, что же находится в тех, так и не исследованных им, сокрытых кладовых той компьютерной игры, в которую играл в детстве.
И, что более важно, перестают волновать вопросы достижения каких-то высот, приходит спокойное ощущение долгого странствия налегке в понимании того, что процесс нашего развития бесконечен и имеет свои, не всегда постижимые для нас закономерности.
Чашка с водой — это образ человеческого тела, наполненного энергией ци. Обычно этой энергии хватает лишь на небольшие свершения, подобные горчичному зёрнышку, и часто, особенно если сливать её куда попало, даже не хватает на то, чтобы поддержать на плаву саму чашку — т.е. достаточно продолжительное время, необходимое для достижения значимых результатов в практике, обеспечивать здоровье физического тела.
Ветер — это тоже символ энергии ци. Посредством практики Мастер аккумулирует большое количество энергии, необходимой для трансформации сознания. Это и помогает ему подняться в своём развитии на недостижимые высоты и в конце концов перенестись в высшие миры.
«Неся на спине лазурное небо» — выражение «лазурное небо» в китайском языке символизирует чистоту души и величие помыслов.
Прожить 800 лет, как Пэн Цзу, казалось бы, неплохо, что же тут печального? Надо полагать, автор имеет в виду, что те трансформации, к которым Мастер готовит себя, дают возможность воплотиться в других формах жизни, где возможности сознания и обусловленный продолжительностью жизни потенциал для его дальнейшего развития на порядки превосходят то, что возможно в человеческом теле. А, как Пэн Цзу, жить сотни лет в человеческом обществе с человеческим умишком, вероятно, и нет большого смысла: это как если, например, остаться в школе на 80 лет — сильно больше школьной программы всё равно вряд ли познаешь.
Надо полагать, Ле-цзы опасался собственного эго: что из-за достижения им значительных результатов в практике будет трудно противостоять соблазну считать эти достижения результатом собственных усилий и следствием собственных заслуг. И тогда это станет привязанностью, препятствующей дальнейшему продвижению.
堯讓天下於許由，曰：「日月出矣，而爝火不息，其於光也，不亦難乎！時雨降矣，而猶浸灌，其於澤也，不亦勞乎！夫子立而天下治，而我猶尸之，吾自視缺然，請致天下。」
許由曰：「子治天下，天下既已治也。而我猶代子，吾將為名乎？名者，實之賓也，吾將為賓乎？鷦鷯巢於深林，不過一枝；偃鼠飲河，不過滿腹。歸休乎君！予無所用天下為。庖人雖不治庖，尸祝不越樽俎而代之矣。」
Император Яо, намереваясь отказаться от трона и передать правление Поднебесной Сюй Юю, говорил ему:
— Если, когда всходит солнце или луна, не задуть пламя свечи, разве оно в сиянии светила не будет выглядеть бледным? Или, когда начался дождь, продолжать орошать поля, разве не будет это бесполезной вознёй в грязи? Если досточтимый взойдёт на престол, в Поднебесной всё станет правильно, и я, продолжая сейчас без толку занимать трон, чувствую себя не в своей тарелке. Прошу Вас принять Поднебесную.
— Досточтимый правит Поднебесной — и в Поднебесной уже всё правильно, — отвечал Сюй Ю. — Но тогда зачем мне заменять досточтимого? Чтобы прославиться? Но ставший известным становится рабом своего положения, — зачем мне эта зависимость? Птичке крапивнику в чаще леса достаточно одной ветки, чтобы свить гнездо; крот пьёт воду из реки лишь столько, сколько может вместить его брюшко. Отойти на покой и оказаться правителем, — ну уж нет! У меня нет намерений, ради осуществления которых мне была бы нужна Поднебесная. Даже если повар не справляется с готовкой, жрец не подступит к посуде, чтобы заменить его на кухне.
肩吾問於連叔曰：「吾聞言於接輿，大而無當，往而不反。吾驚怖其言，猶河漢而無極也，大有逕庭，不近人情焉。」
連叔曰：「其言謂何哉？」
曰：「藐姑射之山，有神人居焉，肌膚若冰雪，淖約若處子，不食五穀，吸風飲露。乘雲氣，御飛龍，而遊乎四海之外。其神凝，使物不疵癘而年穀熟。吾以是狂而不信也。」
連叔曰：「然，瞽者無以與乎文章之觀，聾者無以與乎鍾鼓之聲。豈唯形骸有聾盲哉？夫知亦有之。是其言也，猶時女也。之人也，之德也，將旁礡萬物以為一，世蘄乎亂，孰弊弊焉以天下為事！之人也，物莫之傷，大浸稽天而不溺，大旱、金石流、土山焦而不熱。是其塵垢粃糠，將猶陶鑄堯、舜者也，孰肯以物為事！」
Цзянь У спрашивал у дядюшки Ляня:
— Я слушал речи Цзе Юя. Говорит он о вещах великих, но сказанное будто не имеет под собой опоры. Далеко уносится мыслью и не возвращается к тому, с чего начал. Напугали меня его речи: это словно Млечный Путь без конца и края. Уж слишком это разнится с тем, чем живут обычные люди.
— Что же это за речи такие? — спросил дядюшка Лянь.
— Говорил он, что на далёкой горе Гушэ живёт святой. Кожа у него бела и чиста, как снег и лёд, мягкая и нежная, как у ребёнка. Ничего не ест, лишь вдыхает ветер и пьёт росу. Ездит на облаках и летает на драконах, путешествуя за пределами четырёх морей. Сосредоточив дух, он отвращает бедствия и ниспосылает обильные урожаи. Я решил, что этот Цзе Юй — безумец, не верю ему!
— Оно и понятно, — отвечал дядюшка Лянь, — слепому не приобщиться к тому, чтобы изучать письмена, а глухому не быть среди тех, кто звонит в колокола и бьёт в барабаны. А разве лишь только тело может быть слепым и глухим? Сознание тоже может. Слова эти, кстати, и к тебе относятся. А для людей с таким уровнем духовности, как у Цзе Юя, всё безграничное разнообразие вещей суть Одно, а мирские устремления просто беспорядочная суета, — и для чего им утруждать себя, вовлекаясь в дела света? Таким людям и материальный мир не может навредить: если великий потоп поднимется до небес, они не утонут; в великой засухе расплавятся металл и камни, иссохнут земля и горы — им даже не будет жарко. Из пыли с подошв таких людей можно вылепить великих Яо и Шуня. Так с какой стати захотят они посвящать себя мирскому?
宋人資章甫而適諸越，越人斷髮文身，無所用之。
堯治天下之民，平海內之政，往見四子藐姑射之山，汾水之陽，窅然喪其天下焉。
Некто из царства Сун, торговавший головными уборами для официальных церемоний, приехал в царство Юэ. Но люди из Юэ бреются налысо и бьют тату, ни к чему им парадные шапки.
Император Яо, успокоив народы Поднебесной и по всей стране наведя порядок в государственном управлении, отправился повидать четырёх мудрецов на далёкой горе Гушэ, на обращённом к югу берегу реки Большие Воды, — и забыл свою Поднебесную, как далёкий, смутный сон.
Просто торговец из Сун не знал современных маркетинговых методов тонкой манипуляции сознанием, способных сформировать в человеке желание обладать совершенно не нужной ему вещью.
А если серьёзно, то вряд ли Чжуан-цзы учит здесь азам маркетинга и необходимости адаптировать продукцию под потребности целевой аудитории и специфику местного рынка. «Головные уборы для официальных церемоний» символизируют внешние атрибуты духовности и вообще духовные учения, которые, будучи «лишь цветистым украшением Высшей Истины», сами по себе не делают человека духовным и потому по существу бесполезны так же, как парадная шапка для дикаря, ношение которой не меняет его внутреннюю суть. А чаще, даже наоборот, ведут к духовной деградации, ибо раздувают эго и ещё больше погружают в иллюзию, как тот солидный тюрбан «духовного знания», что нынче продают на каждом углу и который, хоть в зеркале и выглядит как нимб, а по сути просто обычная «шляпа», сдавливающая мозги оплёткой своих иллюзорных доктрин.
А гуру из Сун, продающие «духовность» падким на волшебство дикарям, убеждённые или пытающие убедить себя, что «помогают людям развиваться» и «несут разумное, доброе, вечное», в общем, движутся туда же, с каждым новым семинаром всё более погружаясь в вязкую трясину самоотождествления себя со своим «знанием» (даже без кавычек являющимся иллюзорным), которая тем глубже, чем больше вложено в это собственного эго и сил.
Впрочем, всё это тоже часть Пути, один из аттракционов в этом Парке Развлечений, называемом «материальный мир». Всегда будут те, кто захочет покататься или кого мама Судьба сама заботливо усадит в кабинку и крепко пристегнёт ремнями.
В отличие от покупки «парадной шапки», здесь автор показывает путь духовного развития, который может принести результаты. И основной его принцип заключается в том, чтобы «забыть свою Поднебесную» или, как можно прочитать эту фразу по-другому, «похоронить своё всё».
С одной стороны, это подразумевает отпустить мирские устремления — на что, кстати, намекает место, куда приехал император Яо, — «обращённый к югу берег реки Большие Воды»: в этой аллегории можно увидеть скрытое послание, звучащее как «отделиться от воды и устремиться к свету» («вода» — это образ приземлённых, материальных интересов, обычно пропитывающих нас до мозга костей). Впрочем, боюсь, что полностью их отпустить, до тех пор пока человек, как император Яо, не исполнил в миру то, что должен исполнить, может быть сложновато, если вообще возможно.
А с другой — значит перестать держаться за иллюзорную реальность своего «я», созданную умом из наполняющих его концепций и убеждений (см., например, «Дао Дэ Цзин», Глава 70).
惠子謂莊子曰：「魏王貽我大瓠之種，我樹之成而實五石。以盛水漿，其堅不能自舉也。剖之以為瓢，則瓠落無所容。非不呺然大也，吾為其無用而掊之。」
莊子曰：「夫子固拙於用大矣。宋人有善為不龜手之藥者，世世以洴澼絖為事。客聞之，請買其方百金。聚族而謀曰：『我世世為洴澼絖，不過數金；今一朝而鬻技百金，請與之。』客得之，以說吳王。越有難，吳王使之將。冬，與越人水戰，大敗越人，裂地而封之。能不龜手一也，或以封，或不免於洴澼絖，則所用之異也。今子有五石之瓠，何不慮以為大樽而浮乎江湖，而憂其瓠落無所容？則夫子猶有蓬之心也夫！」
Хуэй-цзы рассказывал Чжуан-цзы:
— Правитель Вэй подарил мне семечко гигантской тыквы. Посадил я его — и выросла тыква весом в пять дань. Но если наливать туда воду, то она недостаточно крепка, чтобы выдержать такой объём; если же нарезать из неё черпаков, то такими огромными плоскими черпаками ничего не зачерпнёшь. Тыква большая, это да, но применить её в хозяйстве я не смог и попросту разломал.
— Досточтимому определённо невдомёк, как обращаться с великим, — отвечал Чжуан-цзы. — Вот к примеру, в царстве Сун есть люди, умеющие делать специальную мазь, чтобы кожа на руках не трескалась на холоде. Из поколения в поколение они занимаются полосканием пряжи. Один приезжий прослышал об этом и предложил им продать рецепт мази за сотню золотых. Обсудить его предложение собрались старейшины рода: «Из поколения в поколение мы полоскали пряжу и не скопили и нескольких золотых, а сегодня вдруг кто-то желает купить секрет нашей мази за целую сотню. Передайте ему, что мы согласны». Приезжий получил то, что хотел, и направился прямиком к правителю царства У, чтобы рассказать ему про эту чудесную мазь. А правитель У сразу же отправил его в качестве генерала вести войска против царства Юэ, с которым шла война. Была зима, войска царства У в битве на воде наголову сокрушили воинов Юэ, и за это правитель пожаловал человеку земель во владение. Мазь-то одна, но кто-то получил поместье, а кто-то всю жизнь не может отделаться от полоскания пряжи, — вся разница в том, как её использовать. Вот и досточтимый, заимев тыкву в пять дань, почему же не подумал сделать из неё большой сосуд и плавать в нём по свету, вместо того чтобы сокрушаться о том, что черпаками ничего не зачерпнёшь? Какие всё-таки у досточтимого убогие помыслы!
惠子謂莊子曰：「吾有大樹，人謂之樗。其大本擁腫而不中繩墨，其小枝卷曲而不中規矩，立之塗，匠者不顧。今子之言，大而無用，眾所同去也。」
莊子曰：「子獨不見狸狌乎？卑身而伏，以候敖者；東西跳梁，不避高下；中於機辟，死於罔罟。今夫斄牛，其大若垂天之雲。此能為大矣，而不能執鼠。今子有大樹，患其無用，何不樹之於無何有之鄉，廣莫之野，彷徨乎無為其側，逍遙乎寢臥其下？不夭斤斧，物無害者，無所可用，安所困苦哉！」
Хуэй-цзы сказал:
— Есть у меня огромное дерево, люди называют его «вонючий ясень». Ствол весь в наростах, ни на что не годится; ветки тоже все скрюченные, ни для чего не подходят. Растёт оно у дороги, но плотник и не взглянет на него. Так и речи досточтимого ныне — велики, но бесполезны, — вот люди все как один и идут стороной.
— Неужели досточтимый никогда не видел хорька? — сказал на это Чжуан-цзы. — Сначала притаится, заляжет, выжидая пока мышь выйдет погулять, а затем, уже ни на что не глядя, неистово прыгает туда-сюда, пытаясь схватить её, — в результате дёргает механизм ловушки и погибает в силках. А як — огромный, словно туча, его-то уж точно можно считать великим, но при этом мышь поймать он не может.
Вот есть у досточтимого большое дерево, и досточтимый мучается, не находя ему применения. А почему бы не посадить его в глуши отречения от всего, на просторе безбрежной пустоты и, предавшись недеянию, бесцельно бродить рядом с ним или просто лежать под ним в блаженной дремоте. Не встретит оно преждевременную кончину от топора, и никто не причинит ему вреда. Ведь, коли нет от него пользы, откуда ж возьмутся напасти?
Великое, с которым не умеет обращаться Хуэй-цзы (впрочем, не только он), — это дарованная нам жизнь в человеческом теле. Вместо того чтобы пытаться найти ей мелкие бытовые применения и «всю жизнь полоскать пряжу», а в конце концов «попросту разломать», махнув на себя рукой, в соответствии с даосским мировоззрением её нужно употребить на изготовление сосуда (энергетического кокона), в котором душа отправится в путешествие в высшие миры.
Но, как видим из дальнейшего диалога, Хуэй-цзы, похоже, понял слова Чжуан-цзы буквально, как совет сделать бочку и плавать в ней по рекам и озёрам, потому и обвиняет собеседника в том, что тот говорит глубокомысленный бред.
Кстати, то, как хотел употребить свою тыкву Хуэй-цзы, тоже символично. «Наливать туда воду» — значит пытаться заполнить свою жизнь всевозможными наслаждениями (вода здесь опять символизирует низменные устремления). Да вот только тело «недостаточно крепко, чтобы выдержать» всё то, чем люди пытаются себя услаждать, — и рано или поздно просто разваливается. «Нарезать из неё черпаков», которыми «ничего не зачерпнёшь», — значит отдать всего себя воспитанию потомков в наивной, обычно неосуществимой мечте, что они смогут «зачерпнуть» того, к чему стремился сам.
Полезным люди считают лишь то, что приближает их к достижению их материальных целей. Поэтому великие речи Чжуан-цзы о том, что находится за пределами мирского, и воспринимаются толпой как бесполезные. Да вот только бездумно гоняясь за материальным успехом сложно избежать участи хорька, когда, стремясь обрести одно, становишься жертвой своего пренебрежения к другому.
Поэтому как раз в их чрезмерном величии и, как следствие, мирской бесполезности и есть Польза речей Чжуан-цзы, так же как польза яка, бесполезного для ловли мышей, в его огромности.
Другой слой смысла этой аллегории в том, что узреть Великое (т.е. обрести Дао) и возможно-то лишь подобно яку в спокойной рефлексии невозмутимо созерцая эту жизнь, в противном случае проходящую в мелкой суете и судорожных метаниях хорька ради «достижения целей» и «решения проблем».
«Большое дерево» здесь – это тоже образ человеческой жизни. И, как часто считается, употребить её нужно на то, чтобы найти себя в том, как быть кому-то полезным. Таковы правила игры в этом мире: умение приносить пользу — это ключевой фактор, необходимый для обретения и внешнего успеха, и внутреннего удовлетворения, а зачастую даже для того, чтобы просто выжить.
Но с точки зрения даосской традиции истинное предназначение человека не в том, чтобы хорошо сыграть свою партию в этой игре и, как дерево, что, погибая под топором, отдаёт себя на доски, отдать свои жизненные силы на нужды других в попытке обменять их на материальные блага, общественное признание, ощущение собственной значимости и иллюзию смысла жизни. А в том, чтобы, духовно развиваясь, перерасти эту игру и идти дальше.
Так что, чем мучить себя в попытках с большей «пользой» прожить жизнь, плодя в этом барахтанье возвращающие волны кармических последствий, не лучше ли отпустить эти метания и в блаженстве спокойного созерцания попытаться узреть Великое.
В данной аллегории речь идёт о человеке, посвятившем свою жизнь духовной практике. И пусть вначале он, как малёк (так буквально переводится имя рыбы Кунь), ничего из себя не представляет, само это начинание делает его великим. Достигнув же высот мастерства, он полностью преобразуется, как рыба, что превращается в птицу, и в нужное время покидает этот мир, чтобы в высших мирах продолжить свою практику.
«Южный океан» — это и есть символ высших миров. Юг в китайской космологии — янская, светлая, верхняя сторона; ранее на китайских картах южное направление было сверху, северное снизу.